Меня растили мама и бабушка. Отца я не помню совсем, а на мои вопросы, где он, мама отвечала: «Зачем он тебе нужен?» Постепенно я перестала интересоваться и хотеть встретиться с папой.
Из школы меня чаще всего забирала бабушка. Если в начальных классах на это никто не обращал внимания, то уже в пятом-шестом одноклассники посмеивались, встречая около здания невысокую худенькую старушку, спешащую за мной. Когда приходила мама, все менялось. Она обращала на себя внимание всех – учителей, одноклассников и одноклассниц. Девчонки с завистью отмечали ее модные одежки, макияж, прическу, мальчики с уважением здоровались, а учителя, особенно физик и физрук могли долго рассказывать маме о моих успехах и проблемах, приглашая почаще заходить в школу.
Когда мама бывала дома, это тоже был для меня праздник. Она работала проводницей в поездах дальнего следования, и могла отсутствовать неделю и больше, зато потом я ее встречала на перроне, вырвавшись из рук бабушки, бежала навстречу и мы несколько минут стояли обнявшись, и шептали друг другу самые нежные слова.
Мама всегда привозила мне, сначала игрушки и сладости, а потом – хорошую одежду и обувь. Она никогда не скупилась, а те дни, пока мы были вместе, проходили в сплошных развлечениях.
Иногда мама брала меня с собой в рейс, мне очень нравилось помогать ей в вагоне раздавать постельное белье, разносить чай и объявлять остановки.
В одной из таких поездок, конечной точкой которой был Севастополь, я поняла, что у меня есть две мамы. Одна – та, которая производит впечатление на одноклассников, которую я люблю и жду, и вторая, периодически подогревающая себя алкоголем и ведущая себя неадекватно.
Наш вагон был, так называемым, «штабным», в нем ехал начальник поезда. Тогда он тоже взял с собой дочь, и, к моему удивлению, ужинал со спиртным вместе с мамой. Те рюмки, которые он выпивал, никак не сказывались на его поведении, в отличие от мамы. После ужина, видя, что мама плохо ориентируется в обстановке, отправил ее отдыхать, попросив напарницу подменить «с компенсацией». Я провела вечер со своей новой подругой, а потом мы легли спать в купе начальника поезда на верхних полках, до полуночи рассказывая друг другу свои девичьи секреты.
Утром ко мне снова вернулась та мама, которую мне хотелось видеть, но порция «лекарства» от того же начальника поезда, снова изменила взгляд ее огромных серых глаз…
Наш поезд стоял на третьем пути и, выйдя из вагона мы пошли по переходу к перрону. Я и Оля бежали впереди, и вдруг я услышала резкий окрик и ругательство Олиного папы. Обернувшись, мы сначала увидели тепловоз, пролетевший в десяти метрах от нас, а потом, сразу за ним – маму и начальника поезда, который держал ее за локоть. Маме тогда просто повезло. Если бы не подоспевший начальник, она шагнула бы прямо под колеса локомотива…
Я очень испугалась, экскурсия по городу прошла никак, я держала маму за руку и не отходила от нее ни на шаг.
Возвращение домой прошло без приключений, разве что, во время ужина, начальник поезда, налив себе водки и увидев взгляд мамы на бутылку, свернул ей фигуру из трех пальцев, не обращая внимания на наше присутствие. Мама вспылила, вышла из купе, я выбежала за ней, и остаток рейса мы вместе с ней занимались вагонной работой.
После того рейса маму перевели на другие линии, ее поездки стали гораздо короче, до двух суток. Маму это не остановило, алкоголь стал ее постоянной потребностью. Пригородные рейсы, куда мама попала после очередного перевода, были последней вехой ее работы на железной дороге.
К тому времени мне исполнилось пятнадцать лет. Мы с мамой стали постепенно отдаляться. Она часто приходила домой навеселе, допекая меня бесконечными нотациями. Бабушка не всегда могла меня защитить… Наутро мама извинялась, но ее выдержки хватало на пару дней, а потом мы с бабушкой опять с тревогой ожидали ночного возвращения той, которую я когда-то очень любила и гордилась тем, что она у меня есть.
Жили мы часто только на бабушкину пенсию, потому что мама не могла удержаться ни на одной работе больше двух-трех месяцев. Мое совершеннолетие я не смогла отпраздновать, просто не было денег для этого. Мама явилась домой с каким-то странным букетом, явно с парковой клумбы, когда мы с бабушкой уже поужинали, обозначив мой юбилей небольшим тортиком. Ткнув мне цветы и притянув к себе, мама пробормотала слова поздравления, и пошла в свою комнату. Я расплакалась на плече у бабушки и в этот момент поняла – мы с мамой чужие. Ей совершенно все равно, что происходит со мной, о чем я думаю, о чем мечтаю, кем я хочу стать, она все видит сквозь стекло бутылок, содержимое которых наполняет ее жизнь смыслом.
Еще через два года, когда я уже была студенткой, мама в редкие периоды просветления, спрашивала, почему я совсем не общаюсь с ней. У меня не повернулся язык сказать то, о чем я думала, надеюсь, она сама поймет, что мы с ней стали чужими…
